Это историческое повествование, с чертами былинного стиля и сказочными мотивами, записанное в XIX веке A. Харитоновым в нижнем течении реки Ваги или в среднем течении Северной Двины, в Шенкурском уезде (ныне — в Архангельской области), где, кстати, до сих пор существует деревня Куликовская. И.А. Худяков считал рассказ «Про Мамая безбожного» преданием, а B.Я. Пропп — историческим преданием. С.К. Шамбинаго думал, что сказка «Про Мамая безбожного» — народная обработка редакции «Сказания о Мамаевом побоище», включенной во второе издание исторической компиляции И. Гизеля «Синопсис» (Киев, 1680). Б.Н. Путилов сопоставил сказку с бывальщиной «Алеша Попович», записанной А. Харитоновым в том же Шенкурском уезде. C.Н. Азбелев видит в сказке про Мамая древнее устное предание о Куликовской битве, повлиявшее на различные редакции «Сказания о Мамаевом побоище». Однако, учитывая наблюдения Б.Н. Путилова, правильнее считать сказку «Про Мамая безбожного» позднейшей, XVIII—XIX веков, устной обработкой распространенной редакции письменного произведения конца XV века — «Сказания о Мамаевом побоище».
На Руси было на православной, княжил тут князь Дмитрий Иванович. Засылал он с даньей русского посла Захарья Тютрина к Мамаю безбожному, псу смердящему. Правится путем-дорогой русский посол Захарий Тютрин, пришел он к Мамаю безбожному, псу смердящему: «Давай-примай, — говорит, — дань от русского князя Дмитрия Ивановича!» Отвечает Мамай безбожный: «Покуль не омоешь ног моих и не поцелуешь бахил, не приму я дани князя Дмитрий Ивановича». Взадь отвечает русский посол Захарко Тютрин: «Чем бы с дороги молодца напоить-накормить, в бане выпарить, втепор вестей попросить, а ты, Мамай безбожный, пес смердящий (за эвти-то слова раздуй твою утробу толще угольной ямы!) того — перво велишь мыть твои басурманские ноги и целовать бахилы. Не след мыть ноги и целовать бахилы русскому послу Захарью Тютрину! Пусть поганой татарин, Мамай безбожный, буде есть вера, целует ноги русского посла Захарья Тютрина!»
Разъярился собака-татарин, рвал свои черные кудри, метал их наземь — по застолью, княжеские бумаги придрал и писал свои ярлыки скорописчатые: «Когда будет овес кудряв, баран мохнат, у коня под копытом трава и вода, втепор мне ни воды, ни хлеба не надо!» Набрал он из татар сильных, могучих богатырей тридцать человек без одного, посылает их на нечестное побоище: «Пошли, — говорит, — слуги мои верные, попервее русского посла Захарья Тютрина. Дорогой уходите его в темных лесах, в крутых угорах, а тело взымите на лесину в откормку птицам».
Правится путем-дорогой русской посол Захарий Тютрин. Пристигла его темна ночь на бору, не сонащается ночевать — одно идет вперед. Поутру, на всхожем на солнушке, видит русской посол Захарий Тютрин: выходит из лесу тридцать без одного сильных, могучих богатырей. Не уробил Захарий Тютрин поганых татаровей, захватил оберуч корзоватую уразину и ждет незваных гостей. Ударили татаровья на Захарья Тютрина, поставили на округ доброго молодца. Учал Захарко поворачиваться, учал он уразиной гостей чествовать: кого раз ударит — грязьей сделает. Невмоготу стало поганым татаровям супротивничать русскому послу Захарыо Тютрину, учали они копаться ему хорошими речми: «Отпусти ты нас живьем, русской посол Захарий Тютрин, не посмеем больше перечить тебе!» Глядит Захарко на сильных, могучих богатырей: из тридцати голов без одной остались живы только пять голов, да и те уразиной испроломаны, кушаками головы завязаны, сжалялся он над погаными нехристями, отпустил их к Мамаю безбожному: «Правьтесь, — говорит, — скажите, каково обидеть русского посла Захарья Тютрина».
Ударил он своего доброго коня по крутым бедрам: конь по первый ускок сделал сто саженей печатных, вторым ускоком версту промеж ногами проложил, третьего ускока на земле опятнать не могли. Смекнул дело путем-дорогой русской посол Захарий Тютрин: поймал он двенадцать ясных соколов да тридцать белых кречетов; первее того испридрал ярлыки Мамая поганого и писал свои листы скорописчаты; написавши, привязал к птичьим хвостам и примолвил: «Ясные соколы и белые кречеты! Полетите вы ко князю ко Дмитрию Ивановичу в каменну Москву, накажите, что Задонской князь Дмитрий Иванович собирал по городам и селам и по дальним деревням рать — силу несметную, оставлял бы по домам только слепых да хромых, да малых ребят-недоростков — их печаловать. А я пойду, накажите, в свое место, стану собирать мохначей, бородачей — донских казаков».
Поутру было, на всхожем на солнушке, пошли морока по ясну небу, понесли с собою частый мелкий дождь со буйным ветром со вихорем. Во шуму, во грому ничего ве чуть стало, только чуть громкой зык от терема княжеского; Задонской князь Дмитрий Иванович наказал клич кликать по всей Москве белокаменной: «Собирайтесь все князи и бояра, и сильные, могучие богатыри, и все полевицы удалые ко князю во светлый терем на трапезу». Собирались со всех концов Москвы белокаменной все князи и бояра, сильные, могучие богатыри и все поленицы удалые ко князю во светлый терем на трапезу — послушать его разумных речей, а и того пуще — посмотреть его очи ясные. Как матерый дуб промеж тонкими кустами вересовыми, что вершиною в небо взвивается — значит, великой князь промеж своими князьями и боярами.
Не золота трубочка вострубила, Задонской князь Дмитрий Иванович стал речь держать: «Воины мои любимые! Не на попойку призывал я вас, не на радостный пир вы ко мне собиралися; собиралися вы ко мне за печальной весточкой: Мамай безбожный, пес смердящий, со всеми своими ордами некрещеными идет святую Русь воевать; будет нам от Мамая собаки пить горькая чаша! Пойдемте, мои любимые воины, к окиан-морю, изладим легкие струги и побежим мы из окиан-моря в море Хвалынское к соловецким чудотворцам: запремся там — и нечего с нас будет взять Мамаю безбожному, псу смердящему; в другую сторону, он нас полонит, очи выкопает и злой смерти предаст».
Отвечают князи и бояра, буйны головы понуривши: «Задонской князь Дмитрий Иванович! Одно солнушко катится по небу — один князь княжит над Русью православною: не перечить мы пришли твоему слову крепкому; поизволь нас заставить речь-ответ держать, как надать ладить с Мамаем безбожным, псом смердящим. Пойдем мы к окиан-морю, прирубим легкие струги, скалепки смечем в океан-море, сами соберем рать-силу великую и будем драться с Мамаем безбожным, псом смердящим, до последней капли крови — и будет на Мамая безбожного победа!»
»Что за слых, что за гром грянул на трапезе?» — говорит Задонской князь Дмитрий Иванович. Отвечает калика перехожая — сумка переметная: «Это, Задонской князь Дмитрий Иванович, нечистая, неприятная сила (что тебе под ухо шептала, чтоб шел ты к окиан-морю строить легкие струги, из окиан-моря в море Хвалынское), когда ты бога прославил, из терема побежала».
Задонской князь Дмитрий Иванович чинил крепкие наказы, чтоб собирали рать-силу несметную по городам с пригородками, по селам с приселками и по всем дальним печищам, оставили б дома только слепых да хромых, да малых ребят-недоростков им в печальники. Собрали со всех концов Руси православной рать-силу великую, утвердили силу по-за Москве белокаменной, раскалали силу по жеребьям: Семену Тупику, Ивану Квашнину, русскому послу Захарью Тютрину и семи братьям белозерцам.
Пошла сила на поле на Куликово, Москвы не хватаючи. На поле на Куликове учали думу думать, как надо силу сметить? Русской посол Захарий Тютрин садился на своего доброго коня, объезжал округ силы три дня и три часа — не мог силы сметить: на сколько верст стоит?
Задонской князь Дмитрий Иванович проговорил таково слово: разойтись силе по чисту полю и взять силе по камушку, по злаченой пуговке, и приказал дубы заметывать теми камушками. Заметала сила семь дубов: с комля и до вершины дубов не видно! Разделили ту силу несметную на три полка: первой полк взял Задонской князь Дмитрий Иванович, другой — русской посол Захарий Тютрин, третий полк взяли Семен Тупик, Иван Квашнин и семь братьев белозерцев. Учали они кидать жеребьи: кому первому па татаровей поганых итти? Первый жребий выпал русскому послу Захарью Тютрину, с мохначами, бородачами — донскими казаками, другой — Семену Тупику, Ивану Квашнину и семи братьям белозерцам, третий жребий выпал Задонскому князю Дмитрию Ивановичу.
Втепор заслышал шведской король про великое побоище, набрал силы сорок тысяч: «Подите, воины мои любимые, на поле Куликово, Москвы не хватаючи. Станьте, мои воины, на бугры на высокие: станет Задонской князь Дмитрий Иванович побивать Мамая безбожного — по Дмитрию Ивановичу пристаньте; буде Мамай безбожный будет побивать Дмитрия Ивановича — по Мамаю пристаньте». Лукав был шведской король, велел по правой силе приставать!
Турецкой король заслышал про великое побоище, приказал набрать силы сорок тысяч и посылал их на поле на Куликово — сам приказывал: «Воины мои любимые! Какую силу побивать будут, по той пристаньте». Прост был турецкой король, по виноватой силе велел приставать!
Засряжалась рать-сила могучая на поле на Куликове на кровавое побоище. Перед держал русской посол Захарий Тютрин с мохначами; бородачами — донскими казаками. Палась им встрету сила Мамая безбожного: когда сила с силой сходилась, мать сыра земля подгибалась, вода подступалась. Втепор выскочил из земли Кроволин-татарин — вышина семь сажень. Скрычал татарин зычным голосом: «Задонской князь Дмитрий Иванович! Давай мне-ка поединщика; буде не поставишь мне поединщика, я твою силу один побью-вырублю, грязьей сделаю!»
Говорит Задонской князь Дмитрий Иванович: «Не на кого мне-ка надеяться; самому пришло итти супротивником-поединщиком на Кроволина-татарина!» Оболокает он свои латы крепкие, застегает пуговицы воальянские; обседлали ему добра коня во седло черкасское, берет он свою палицу боевую, поезжает к Кроволину-татарину. Пал ему встрету незнамый воин: «Осади лошадь, Задонской князь Дмитрий Иванович! Пойду я на Кроволина-татарина, отрублю ему по плеч басурманскую голову!» Седлал он своего доброго коня, подтягивал двенадцатима подпругима шелковыми не ради басы, ради крепости. «Обороню я тебя, Задонской князь Дмитрий Иванович, от первые смерти! Буде я побью Кроволина-татарина, то бейся и дерись ты с окаянным врагом, с Мамаем безбожным, псом смердящим, до последней капли крови, и будет на Мамая безбожного победа!»
Задонской князь Дмитрий Иванович с незнамым воином обменялись конями, простились, и благословил его князь Дмитрий Иванович на дело великое, на побоище смертное. Съехались два сильные, могучие богатыри на чистом поле на Куликове в бою-драке переведаться. Палицами ударились — палицы по чивья поломались; саблями махнулись — сабли исщербились; скакали они со добрых коней и бились они рукопашным боем, и бились они три дня, три ночи, три часа не пиваючи, бились не едаючи; на четвертой день оба тут и успокоились. И учал князь Дмитрий Иванович досматривать: незнамый воин правую руку на тулово Кроволина-татарина накинул. Князь своего воина срядил, похоронил, над ним крест поставил и вызолотил.
У Мамая безбожного, пса смердящего выскочил из земли другой воин и звонил своим зычным голосом: «Задонской князь Дмитрий Иванович! Подавай-ка мне супротивника; в другую сторону, я твою силу побью и тебе, князю, глаза выкопаю — свет отниму!» Понурил буйну голову Задонской князь Дмитрий Иванович: «Не на кого мне-ка надеяться, самому пришло итти на Кроволина-татарина». Садился он на своего добра коня, поезжал на Кроволина-татарина. Пал ему встрету другой воин: «Осади лошадь, Задонской князь Дмитрий Иванович! Избавлю я тебя от скорыя смерти. Буде я побью собаку-татарина, бейся и дерись со Мамаем безбожным, псом смердящим, до последней капли крови: и будет на Мамая безбожного победа! А буде Квашнинок-богатырек побьет меня, садись на моего доброго коня: увезет он тебя от смерти от скорыя».
Князь Дмитрий Иванович и незнамый воин обменялись конями, простились, и благословил его Дмитрий Иванович на дело великое, на побоище смертное. Съехались два сильные, могучие богатыри на чистом поле на Куликове в бою-драке переведаться. Впервые палицами они ударились — палицы по чивья поломались, копьями кололись — копья извернулись, вострыми саблями рубились — сабли исщербились. Скочили они со добрых коней, бились-дрались рукопашным боем, бились-дрались три дня, три ночи и три часа, не пиваючи, не едаючи и ясных глаз не смыкаючи. На четвертой день оба тут и успокоились. И учал князь Дмитрий Иванович досматривать: у воина Князева права пола на поганого татарина накинулась. Князь своего воина честно срядил, похоронил, и на могиле крест поставил и вызолотил.
Втепор русский посол Захарий Тютрин с мохначами, бородачами — донскими казаками напущался на силу Мамая безбожного. Светлый день идет ко вечеру, а бой-драка еще не кончилась. Когда кончилась драка, учали смечать: у кого сколько силы пало? У русского посла Захарья Тютрина на одного мохнача, бородача — донского казака по две тысячи по двести татаровей выпало. Стал попущаться другой полок Семена Тупика, Ивана Квашнина и семи братьев белозерцев. Красное солнушко из-за леса привздымается, бой-драка не умаляется; красное солнушко напокать пошло, нашу силу побивать стали.
Втепор стал попускаться Задонской князь Дмитрий Иванович. Живет он в силе Мамая безбожного, как острая коса в сеностав в мягкой траве: куда проедет на коне — там улица, поворотится — переулочек, оборота на коне даст — площадью силу сделает. Невмоготу стало биться Задонскому князю Дмитрию Ивановичу: забрызгал он свои очи ясные поганою татарскою кровью, тут у него и свет выбрало — отемнел. Закопался он своему коню доброму: «Увези ты меня, конь, от скорыя смерти!» Бил он коня по крутым бедрам; подымался конь — только топ стоит! Привозил его конь в поле чистое к кудрявой березе, а опричь тое кудрявой березы на поле нет ни лесники. Слезал он со добра коня: «Побегай, мой добрый конь, в чистые поля, в широкие луга, ешь шелкову траву, пей свежую воду; не достанься, мой добрый конь, поганому Мамаю безбожному, псу смердящему!»
Сел Задонской князь Дмитрий Иванович на кудрявую березу. Летит по небу через поле чистое стадо белых лебедей. Поглядел на стадо Дмитрий Иванович, сам проговорил: «За грехи мои окаянные попущает господь бог на землю русскую Мамая безбожного; не по нас птицы летят: будет на Русь православную победа!» Обсиделся Задонской князь Дмитрий Иванович; мало бежит по чистому полю стадо серых волков. «Господи, истинный Христе! Смилуйся над Русью православною, не отдай нас в лихо к некрещеному поганому татарину; не по нас звери бежат: пить нам от Мамая безбожного, пса смердящего, горькая чаша!» Заспал Задонской князь Дмитрий Иванович на кудрявой березе.
Втепор сила Мамая безбожного, пса смердящего, нашу силу побивать стала. Русской посол Захарий Тютрин с мохначами, бородачами — донскими казаками, Семен Тупик, Иван Квашнин и семь братьев белозерцев и вся Дмитрия Ивановича сила — рать могучая господу богу возмолилась: «Господи Иисусе, истинный Христос, Дон — мать пресвятая богородица! Не попустите некрещеному татарину наругаться над храмами вашими пречистыми, пошлите нам заступника Георгия Храброго».
Из-за тех ли темных лесов, зеленых дубрав выезжает сильное воинство; ударилось оно на силу Мамая безбожного, пса смердящего. Побежали поганые татары в зыбкую орду, в этой орде поганые татары и живот скончали.
Спохватилась рать — сила могучая Задонского князя Дмитрия Ивановича. Русской посол Захарий Тютрин, Семен Тупик, Иван Квашнин и семь братьев белозерцев учали силу спрашивать: не пометил ли кто пути-дороги Задонского князя Дмитрия Ивановича? Молчит рать-сила могучая: ни от кого ответа нет. Русской посол Захарий Тютрин, Семен Тупик, Иван Квашнин и семь братьев белозерцев понурили свои буйны головы; положили они на скопе: погиб Задонской князь Дмитрий Иванович в бою-драке от поганых татаровей. Взадь пошла рать-сила могучая по чисту полю. Увидел русской посол Захарий Тютрин в чистом поле кудрявую березу, а на той кудрявой березе чернизину, признавал он Задонского князя Дмитрия Ивановича. В ноги пал он князю Дмитрию Ивановичу: «Возрадуйся, Задонской князь Дмитрий Иванович! Постояли мы за матушку Русь православную, победили Мамая безбожного, пса смердящего!»
Соходит князь Дмитрий Иванович с кудрявыя березы, на восток он три раза земно кланяется. Настигали они рать-силу могучую, находили в том радость-веселие.
Публикуется по изданию: Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. М., 1940, т. III, № 317, с. 39—46.
До последнего времени эта сказка считалась единственным устным преданием, отразившим распространенную редакцию «Сказания о Мамаевом побоище», однако недавно в коллекции рукописных и старопечатных книг Сыктывкарского университета обнаружился аналогичный текст — «Сказание о Мамаевом воинстве» (не опубликовано).