Положение еще более осложнилось тем, что после смерти Ольгерда постепенно стали обостряться отношения между виленской и тройской группировками литовского боярства. Если сам факт конфликта, вылившегося в начале 80-х годов XIV в. в длительную феодальную войну, сомнений не вызывает, то причины его различными исследователями понимаются по-разному1. Причина разногласий во многом объясняется отсутствием источников, которые характеризовали бы политические программы сторон. В этих условиях возможно лишь предположительное решение вопроса, основанное на учете как общего положения Великого княжества в эти годы, так и интересов двух его главных политических центров. Думается, эти разногласия не касались восточной политики Великого княжества, так как политика Москвы угрожала господству обоих группировок над русскими землями и речь шла скорее всего о переделе сфер влияния, о возможной доле в «восточной добыче»: столкновения интересов в среде литовского боярства выливались в форму личного конфликта Ягайлы и Кейстута.
Важнейший шаг литовской внешней политики 1378 г. — поездка брата Ягайлы Скиргайлы на запад, предпринятая, как справедливо отмечал С. Смолька2, с санкции трокского и виленского дворов, свидетельствует о том, что к этому времени руководители Великого княжества, несмотря на наличие разногласий между ними, приняли согласованное решение добиваться передышки в борьбе с Орденом, чтобы возобновить наступление на Москву.
Лежавший в основе миссии Скиргайлы политический замысел убедительно раскрыл Смолька, внимательно изучивший все сохранившиеся свидетельства о путешествии литовского князя3. Скиргайло должен был объявить во владениях Ордена и Людовика венгерского о намерении литовских князей принять католическую веру и ради ее торжества вести войну с русскими «схизматиками». Затем он должен был с помощью родственников Гедиминовичей — мазовецких князей — посетить резиденции верховных владык христианского мира — папы Урбана VI и «римского короля» Вацлава IV и получить от них формальные привилегии на русские земли.
В какой мере соответствующие декларации отражали истинные намерения Гедиминовичей? Об этом лучше всего говорит тот факт, что главное лицо, от которого исходили заявления о намерении принять католичество, — Скиргайло принял вскоре православную веру. Очевидно, речь шла о дипломатическом маневре, целью которого было добиться временного прекращения войны с Орденом. К подобным маневрам литовские князья, оказавшись в трудном положении, прибегали в XIV в, неоднократно. На этот раз данный маневр был особенно хорошо обдуман — перспективы обращения в католичество не только литовцев, но и всех «схизматиков», живущих в Восточной Европе, должны были побудить папу и императора заставить Орден согласиться на передышку в военных действиях против «языческой» Литвы.
Эту передышку литовское боярство было намерено использовать для того, чтобы снова попытаться нанести поражение Московскому княжеству. При этом литовские политики учли негативные результаты походов Ольгерда, планируя на этот раз, как мы увидим далее, совместное военное выступление Литвы и Орды. По-видимому, уже одновременно с миссией Скиргайлы литовское правительство предприняло определенные шаги в этом направлении. Такое предположение хорошо объясняет причины некоторых действий великого князя московского в следующем, 1379 г.
Одновременно с поездкой Скиргайлы в страны Западной Европы имело место путешествие князя Андрея Полоцкого по русским землям. Наиболее подробно говорит о нем запись Новгородской I летописи: «На ту же зиму (имеется в виду зима 1377/78 г.— Б.Ф.) прибежа во Пьсков князь Литовьскый Ондрей Олгердович и целова крест ко пьсковицам и поиха на Москву из Новаграда ко князю к великому к Дмитрию, князь же прия его«4. Не совсем ясное указание о целовании креста позволяет уточнить запись, читающаяся под 6885 (1377) г. в Псковской I летописи: «Прибежа князь Андрей Олгердович во Псков и посадиша его на княжении«5. Последнее сообщение дополняет хроника орденского герольда Виганда, где указывается, что «магистр [ливонский]… перешел к крепости Псков, где русские просили магистра дать себе правителя («regem»), затем по совету прецепторов дал им в правители Андрея из королевского рода («de serine regio»)«6.
Андрей Ольгердович, старший из сыновей Ольгерда, был с начала 40-х годов XIV в. князем Полоцка как подручник отца. Употребление в Новгородской I и Псковской I летописях выражения, что Андрей Ольгердович «прибежал» в Псков, говорят о том, что полоцкий князь по каким-то причинам был вынужден срочно покинуть территорию Великого княжества. Его бегство было связано с конфликтом, вспыхнувшим среди сыновей Ольгерда, после того как тот назначил своим преемником Ягайлу, сына от второго брака. Старшие братья, считавшие, что у них больше прав на трон, не желали поэтому подчиняться Ягайле7. Для нас особенно важно, что в конфликте с великим князем Андрей Ольгердович получил определенную поддержку со стороны полочан, не желавших принимать нового, присланного из Вильно князя Скиргайло8. В такой позиции полочан следует, вероятно, наряду с другими причинами видеть и отзвук недовольства боярства «русских» земель направленностью внешней политики Великого княжества.
О том, что, «выбежав» в Псков, Андрей Ольгердович стал затем псковским князем, сообщают два независимых друг от друга источника — псковская летопись и Виганд. Поэтому данный факт не может вызывать никаких сомнений. Тем самым можно считать достоверным и сообщение так называемой Летописной повести, что накануне Куликовской битвы к Дмитрию Донскому пришел «князь Андрей Полоцкий и с плесковичи»9.
Поскольку, бежав из Великого княжества, Андрей Ольгердович стал тем самым врагом великого князя литовского, ливонский магистр мог способствовать его во-княжению во Пскове. Думается все же, что его роль в этом событии, вероятно, сильно преувеличена хронистом: после закончившейся совсем недавно пятилетней войны Ордена с Новгородом и Псковом вряд ли рекомендации магистра могли вызвать у псковичей большое доверие. На их выбор скорее должно было оказать влияние другое обстоятельство: если сразу по выезде из Литвы Андрей Ольгердович был посажен на псковский стол, то, очевидно, он «выбежал» не один, а с достаточно большой дружиной, в числе которой должно было быть много полочан, если учесть, что к 1378 г. Андрей Ольгердович был полоцким князем свыше 30 лет. В составе его дружины эти полочане участвовали затем в Куликовской битве.
Из Пскова Андрей Ольгердович направился в Новгород, а затем в Москву. По весьма вероятному предположению Смольки, полоцкий князь хотел побудить Новгород и Москву к выступлению против Ягайлы. По мнению этого исследователя, Андрею Ольгердовичу удалось добиться успеха и при его участии сложилась коалиция из Москвы, Новгорода, Пскова и Ордена, поставившая под угрозу само существование литовской монархии. Началом действий коалиции он считал поход московской рати на Литву в 1379 г. Борьба с угрожавшей Литве коалицией была основным мотивом, определявшим действия Ягайлы и, в частности, его линию на сближение с Ордой10. Положение о существовании такой коалиции, высказанное Смолькой все же как гипотеза, в работах последующих польских исследователей стала повторяться во все более категорической форме11. Между тем имеющихся данных явно недостаточно для такого заключения.
Прежде всего соображения о союзе между Орденом и русскими княжествами опираются по существу лишь на сообщение Виганда об участии ливонского магистра в вокняжении Андрея Ольгердовича во Пскове. Отсутствие иных данных о взаимоотношениях Ордена с Москвой и Новгородом на рубеже 70—80-х годов XIV в. не позволяет делать из этого единственного факта каких-либо определенных выводов.
Еще хуже обстоит дело с утверждением о союзе Москвы и Новгорода, направленном против Литвы. И.Б. Греков, анализируя политику Новгорода второй половины 70-х годов, справедливо указал на факты, которые такому утверждению прямо противоречат12. Прежде всего следует отметить запись Новгородской I летописи, что зимой 1379/80 г. «прииха в Новъгород князь Литовьскый Юрьи Наримантович«13. Значение этого свидетельства станет ясным, если принять во внимание, что отец Юрия Наримант и его брат Патрикий в XIV в. сидели на новгородских пригородах как присланные из Литвы «служилые князья». Проанализировавший сведения о пребывании Нариманта и его сыновей в Новгороде В.Н. Вернадский убедительно показал, что приглашение кого-либо из них в Новгород, хотя и не приводило к открытому разрыву с Москвой, каждый раз было показателем сближения Новгородской республики и Великого княжества Литовского и совпадало с моментами осложнения в новгородско-московских отношениях14. Приезд в Новгород Юрия Наримантовича, естественно, укладывается в этот ряд фактов и должен, очевидно, также рассматриваться как попытка сближения Новгорода и Литвы незадолго до Куликовской битвы.
автор статьи Б.Н. Флоря
1 Ср.: Ibid., s. 107—108; Kolankowski L. Op. cit., t. I, s. 15—16; Lowmianski H. Op. cit., s. 359; Греков И.Б. Указ. соч., с. 103.
2 Smolka S. Op. сit., s. 95—96.
3 Ibid., s. 92—98.
4 НПЛ, с. 375.
5 Псковские летописи, вып. 1, с. 24.
6 SCR, t. II, s. 591.
7 В сентябре 1377 г., в то время когда Людовик венгерский вел войну с литовцами, Федор Ольгердович, сидевший в Ратне (на Волыни), добровольно принес ленную присягу королю, мотивировав свой шаг тем, что он не желает признавать великим князем Ягайлу, так как у него больше прав на то, чтобы «наследовать» Ольгерду (Halecki О. Op. cit., s. 102, przyp. 28).
8 По свидетельству орденского хрониста Виганда, полочане заявили, что «не желают ни в коем случае иметь [своим] князем язычника, и силой его изгнали» (SCR. t. II, s. 607). У Виганда это событие не датировано. Однако дату можно определить, если учесть, что Скиргайло фигурирует в этом рассказе как язычник. Между тем, как указал Г. Пашкевич, уже в съезде Ягайлы с крестоносцами в Давыдишках в мае 1380 г. участвовал некий «князь Иван» (SCR, t. II, s. 604), в котором есть все основания видеть Скиргайлу, чье христианское имя как раз и было Иван (Paszkiewicz Н. О genezie i wartosci Krewa. Warszawa, 1938, s. 101—103). Следовательно, выступление полочан против Скиргайлы имело место ранее этой даты, вероятно в 1379 г., по возвращении Скиргайлы из заграничного путешествия.
9 Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 31.
10 Smolka S. Op. cit., s. 101—105.
11 См., например: Prochaska А. Кrol Wladyslaw Jagiello, t. I, s. 36—37; Kolankowski L. Op. cit., t. I, s. 15—16.
12 Греков И.Б. Указ. соч., с. 95—97.
13 НПЛ, с. 375.
14 Вернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961, с, 211-212.