28 июня 1914 года в боснийском городе Сараево сербским националистом Г. Принципом были убиты наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд и его жена. Само же сербское правительство, хотя и догадывалось о заговоре, не одобряло его, ибо страна была истощена двумя Балканскими войнами. В исторической науке одно время шли многословные дискуссии о том, какая страна несет основную ответственность за развязывание невиданной доселе кровавой мировой бойни. Между тем достаточное количество документов на эту тему было опубликовано еще в 20-х годах, в том числе письмо министра иностранных дел Германии Г. фон Ягова немецкому послу в Лондоне князю К.М. Лихновскому. Подобно тому, как рассуждал этот видный кайзеровский дипломат в июле 1914 года, сразу же после убийства Франца-Фердинанда, в Берлине думали многие, если не все: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия тоже не хотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас своим количеством солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа между тем все более слабеет. В России это хорошо знают и поэтому безусловно хотят еще на несколько лет покоя«1.
В неменьшей степени, чем в Берлине, в развязывании мировой войны были заинтересованы в Вене. Вот что писал, например, начальник генерального штаба австро-венгерской армии и один из самых ярых приверженцев войны К. фон Гетцендорф: «Два принципа были в резком конфликте друг с другом: либо сохранение Австро-Венгрии как конгломерата национальностей, который должен выступать в виде единого целого перед внешним миром и видеть свое общее благо под властью одного государя, или же рост отдельных независимых национальных государств, притязающих на свои этнические территории Австро-Венгрии и таким путем вызывающих разрушение монархии.
Конфликт между двумя этими принципами, нараставший давно, достиг высшей стадии вследствие поведения Сербии. Его разрешения нельзя было откладывать»2.
Однако после убийства в Сараеве в Вене все же колебались по поводу мер, которые следует предпринять в дальнейшем. Так, против решительных действий выступал австрийский премьер-министр И. Тисса, а престарелый монарх Франц-Иосиф, как всегда, сомневался. В царившей в Вене обстановке сомнений и нерешительности было решено запросить мнение главного союзника. 5 июля Вильгельм в своем дворце в Потсдаме принял австрийского посла Л. Сегени и на встрече с ним без обиняков заявил: «С выступлением против Сербии не мешкать!» Тут же был одобрен конкретный план расправы с Белградом. Расчет немцев был все тот же: если Россия не вступится за сербов, то в войне один на один Австро-Венгрия их разгромит, что пойдет на пользу центральным державам, а если же Россия заступится за своего исторического союзника, то разразится большая война в крайне выгодных для Берлина условиях. Так было решено выставить сербской стороне заведомо неприемлемый для нее ультиматум, отказ от выполнения которого послужил бы причиной вторжения австрийских войск в Сербию. Не подлежит сомнению, что именно немцы сделали первый и решающий шаг к мировой войне, бесцеремонно подталкивая своих «младших» партнеров по коалиции к крайним мерам.
Что же касается союзников по Антанте, то у них поначалу убийство наследника австрийского престола особой тревоги не вызвало. В Россию 20 июля приехали с государственным визитом президент Франции Р. Пуанкаре и председатель совета министров Р. Вивиани, которые подтвердили свои союзнические обязательства в случае войны России с Германией. Именно поэтому уже готовый австрийский ультиматум Сербии решено было не вручать правительству Н. Пашича до тех пор, пока французская делегация не отбудет на родину, — таким образом, союзники лишались возможности проконсультироваться по этому вопросу.
Австрийский ультиматум был вручен сербскому правительству только после того, как Россию покинул французский президент, — 23 июля. Для ответа Белграду был дан срок в 48 часов. Ультиматум начинался со слов о попустительстве сербского правительства антиавстрийскому движению в Боснии и Герцеговине и обвинений официального Белграда в организации террористических актов, а далее следовали 10 конкретных требований. Документ этот фактически являлся провокацией, особенно в той его части, в которой требопалось предоставить австрийским властям право провести следствие по делу об убийстве наследника австрийского престола на территории Сербии, и был составлен таким образом, чтобы ни одно уважающее себя независимое государство не могло его принять. Сербское правительство тотчас же обратилось за помощью к России.
Когда 24 июля телеграмма о событиях на Балканах легла на стол российского министра иностранных дел С.Д. Сазонова, тот воскликнул в сердцах: «Это европейская война!» В тот же день состоялось заседание Совета министров, на котором сербам предлагалось в ответе на австрийскую ноту проявить умеренность. Одновременно министр встретился с германским послом Ф. Пурталесом в надежде побудить Берлин миротворчески воздействовать на австрийцев.
Характерна при этом политика, какую вел официальный Лондон. Сразу же после убийства наследника австрийского престола глава британской дипломатии сэр Грей выразил Вене глубокие сожаления, а затем на долгое время замолчал. Лишь 6 июля на встрече с германским послом в Лондоне Грей намекнул, что Англия не допустит уничтожения Франции. О России не было сказано ни слова. Еще через три дня Грей заявил все тому же князю Лихновскому, что Англия не связана какими-либо союзными обязательствами ни с Россией, ни с Францией и сохраняет свободу рук. При этом он излучал оптимизм. Интересно, что и австрийскому послу в Лондоне Грей говорил об ущербе мировой торговли, который может нанести война между четырьмя великими европейскими державами — Австро-Венгрией, Германией, Россией и Францией. О вероятном участии пятой великой державы — Англии — ни слова. Таким образом, у Берлина сложилось стойкое убеждение, что Лондон не будет вмешиваться в балканский конфликт, и это только придавало агрессивности немцам. Этому способствовала и непростая внутриполитическая обстановка в самой Великобритании, где все еще сильно было влияние пацифистов.
В назначенный срок сербы подготовили ответ на австрийский ультиматум. Ответная нота была составлена в крайне примирительных и дипломатичных тонах. Из 10 пунктов требований Вены было принято 9, сербы отказались только допустить, чтобы следствие по убийству Франца-Фердинанда вели австрийские чиновники — это было бы расценено всем миром как отказ Сербии от собственного суверенитета. Тем не менее австрийский посланник в Белграде барон В. Гизль, убедившись, что сербы не принимают один пункт ультиматума, затребовал свои паспорта и покинул Белград. Далее события развивались по нарастающей.
В ответ на объявление Австро-Венгрией войны Сербии 28 июля и обстрела Белграда Россия объявила мобилизацию в приграничных с Австро-Венгрией районах.
На следующий день англичане открыли карты, заявив Лихновскому, что Англия будет оставаться безучастной только до тех пор, пока конфликт будет ограничен Австро-Венгрией и Россией, если же в него окажется втянута и Франция, Лондон долго оставаться в стороне не намерен. Это заявление произвело в Берлине шок, а кайзер был просто взбешен. Вместо войны только против России и Франции немцам теперь предстояло воевать и против Англии, полностью господствовавшей на море и имевшей за счет обширных колоний практически неограниченные людские и сырьевые ресурсы. Вдобавок к этому воевать на стороне центральных держав отказалась и участница Тройственного союза Италия. В Берлине уже начали поговаривать о том, что Англия могла бы, чисто гипотетически, выступить посредницей в балканском конфликте, и призвали Вену ограничиться лишь занятием Белграда в качестве залога на будущих переговорах.
Ход событий, однако, остановить уже было невозможно. 30 июля был подписан указ царя о всеобщей мобилизации в России. Германия потребовала от России прекратить мобилизацию, но, получив отказ, 1 августа объявила войну Российской империи. Вызывает удивление то, с какой поспешностью это было сделано — вопреки планам военных, которые в качестве первоочередной задачи предусматривали разгром Франции, и отсрочка от вступления в войну России таким образом им была только на руку. Этот ход, думается, диктовался особенностью внутриполитической ситуации в Германии: немецким политикам было куда выгодней заявить своим согражданам, что в Европе началась война против отсталого царского самодержавия за торжество демократии, а не затеян новый передел мира в интересах второго рейха.
1 августа 1914 года, используя совершенно надуманный предлог о провокациях со стороны французских пограничников и мнимых налетах французской авиации на спящих бюргеров, немецкий канцлер составил текст объявления войны Франции. Нота была вручена французской стороне под вечер 3 августа.
Теперь немцам необходимо было объяснить миру, почему они вероломно напали на Бельгию, чей нейтралитет давно был признан всеми ведущими европейскими державами, в том числе и самой Германией. Для начала канцлер Т. Бетман-Гольвег публично назвал международный договор о нейтралитете Бельгии «клочком бумаги», а затем официальные лица Германии заявили о якобы готовящемся в эту страну вторжении французской армии и 2 августа ультимативно потребовали пропустить в Бельгию для отражения «агрессии» немецкие войска. На размышление бельгийцам давались сутки. Руководство Бельгии не подчинилось диктату вероломного соседа и обратилось за помощью к главам Антанты.
4 августа под благородным предлогом защиты нейтралитета Бельгии на стороне своих союзников по Антанте выступил Лондон вместе со всеми своими доминионами. Так война приняла подлинно мировой характер.
1 История дипломатии. Т.2. С.776-777.
2 Цит. по: Полетика Н.Н. Возникновение мировой войны. М., 1935. С.313.
