Быт и нравы славян

0001-5824907  Что касается показаний авторов о быте и нравах древних славян, то с этими показаниями надо обращаться весьма осторожно: часто они явно тенденциозны, а иногда, как, например, у знаменитого Ибн-Фадлана, весьма ценного в других отношениях, и просто анекдотичны. Объясняется это тем, что эти авторы чаще всего были знатными путешественниками, представителями родовитой и служилой арабской знати, или же это были придворные историки, аристократы, состоявшие на службе византийских императоров и подходившие обыкновенно к «варварам» или с некоторой предвзятой аристократической нетерпимостью, несколько свысока, как к скотоподобным существам низшей породы, что мы имеем, например, у Ибн-Фадлана; или же просто с тенденциозной враждебностью, как к своим врагам, что мы наблюдаем, например, у некоторых византийских авторов. Поэтому показания этих источников всегда имеют только относительную ценность, требуют сугубо критического к себе отношения, но тем не менее они остаются единственным письменным источником, и притом источником с богатым и разнообразным материалом, игнорировать который мы не имеем права.

  Древние славяне жили обыкновенно в местах, естественно-защищённых от нападений врагов самою природою, т.е. в лесах, на горах, у болот и у рек. По словам Маврикия, славяне живут в лесах, у рек, болот и озёр, в местах неприступных, а Йорнанд замечает о славянах: «У них болота и леса заменяют гopoда», что надо понимать не в том смысле, что у славян не было городов как пунктов поселения, а в том смысле, что болота и леса заменяли им города, как укреплённые прикрытия, за стены которых они укрывались от нападающих на них врагов. Интересные строки описанию быта и нравов восточных славян посвящает автор «Повести временных лет», не стесняющийся, впрочем, заведомо сгущать краски, когда он говорит о неполянских славянах, проявляя в данном случае, по-видимому, конфессиональную тенденциозность: поляне были в его время уже христианами, а прочие племена, о которых он говорит в своём летописании, держались в своих массах, по-видимому, ещё языческого культа.

0002-4255161  По характеристике летописца, поляне — народ кроткого и тихого нрава и имеет «стыдение» к своим снохам, к сестрам, к матерям и к родителям, а снохи у полян имеют «великое стыдение» к свекровям и к деверям. Поляне, по летописцу, знали брачные обычаи, т.е. брак, оформленный и санкционированный известной традиционной народной обрядностью. «Древляне, — говорит летописец, — живяху звериньскымь образомь, и убиваху друг друга, ядуще все нечисто, и брака у них не бываше, но умыкаху у воды девица. А Радимичи, и Вятичи, и Север один обычай имеяху: живяху в лесе, якоже всякий зверь, ядуще все нечисто, и срамословие в них пред отьци и пред снохами, и браци не бываху в них, но играща межю селы, и схожахуся на игрища, на плясания и на вься бесовьскыя песни, и ту умыкаху жены себе, с нею же кто совещався; имеяху же по две и по три жены…»

  По сообщению летописца, эти же народы совершали по умершем тризну, а затем труп сжигали на большом костре и, собрав после этого кости, «вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путех, еже творять Вятичи, — замечает летописец, — и ныне». Таких же обычаев, по летописцу, придерживались и кривичи и прочие язычники, «не ведуще закона божия, но творяще сами собе закон».

  По описанию арабского писателя Ибн-Даста (Х в.), «страна славян — страна ровная и лесистая; в лесах они и живут. Они не имеют ни виноградников, ни пашен. Из дерева выделывают они род кувшинов, в которых находятся у них ульи для пчёл, и мёд пчелиный сберегается. Это называется у них сидж, и один кувшин заключает в себе около 10 кружек его. Они пасут свиней наподобие oвeц».

  Ибн-Даста, как и Ибн-Фадлан, описывает практикуемый у славян обряд сожжения покойников, о чём говорят также и Аль-Масуди и Ибн-Хаукаля, а Ибн-Вахшия в связи с этим замечает: «Я удивляюсь славянам, которые, несмотря на крайнее своё невежество удаление от всякой науки и мудрости, постановили о сожжении всех своих мертвецов, так что не оставляют ни царя, ни другого человека без сожжения после смерти». Исключительно яркую картину похоронного обряда сожжения знатного руса со всеми сопровождающими его деталями, в том числе и с закланием на могиле покойника для погребения вместе с ним одной из его жён, даёт Ибн-Фадлан. О сожжении вместе с мужем и его жены у славян говорят также Аль-Масуди и Ибн-Даста. Археологические раскопки славянских погребений подтверждают данные арабских источников.

0003-8852933

  По свидетельству Прокопия, славяне жили «в дрянных избах, разбросанных на большом расстоянии одна от другой». Другой, западный, источник, Гельмольд, говорит о славянах, что они не заботятся о постройке своих домов, а обыкновенно сплетают себе избушки из хвороста, лишь бы укрыться от дождя и непогоды. «Едва раздастся клик военной тревоги, — говорит этот автор, — они поскорее заберут весь хлеб, спрячут его с золотом, серебром и всеми дорогими вещами в яму, уведут жён и детей в надёжные убежища, в укрепления, а не то в леса, и не останется на расхищение неприятеля ничего, кроме одних изб, о которых они не жалеют нимало». Ибн-Даста говорит о славянах, что ввиду сильных холодов, которые бывают в их стране, каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, к которому приделывает деревянную остроконечную крышу, наподобие (крыши) христианской церкви, и на крышу накладывает земли. В такие погреба они переселяются со всем семейством и, остаются в них до весны. Обогревают они это жильё следующим образом: зажигают дрова, и на огне раскаляют камни докрасна. Когда же раскалятся камни до высшей степени, поливают их водой, от чего распространяется пар, нагревающий жильё до того, что снимают уже одежду.

0004-2443459  Изображая славян как выносливый и закалённый, но примитивный и малокультурный народ, ограниченный в своих потребностях, предпочитающий беззаботность жалкого существования, умеренность в пище и праздную, но свободную жизнь труду, византийские авторы, тем не менее, говорят о них, что они не злы и не коварны (Прокопий); что они ласковы с чужеземцами (гостями), принимают их у себя, провожают из одного места в другое, куда им нужно, и даже, если приключится гостю какая-нибудь беда по вине хозяина, то тот, кто принял после него гостя, выступает против нерадивого, считая честью для себя вступиться за гостя; что своих рабов не задерживают в неволе навсегда, как другие народы, но назначают им определённое время (службы) и потом предоставляют на выбор — вернуться ли на родину с известным вознаграждением, или же остаться у них в качестве свободных товарищей; что славянские женщины целомудренны выше всякого вероятия, так что большинство их считают смерть своих мужей своею собственной смертью и добровольно удавливают себя, потому что для них вдовство — уже не жизнь; что славяне не хотят никому служить или быть под властью; что они выносливы при всяких лишениях — жаре, холоде, дожде, недостатке одежды и пищи, но у славян, говорят эти же источники, нет согласия, они упрямы, не желают подчиняться в своих взглядах мнению большинства, следствием чего являются кровавые столкновения (Маврикий, Лев Мудрый). Немецкий писатель Адам Бременский говорит о поморских славянах: «Нет народа более гостеприимного и приветливого, чем они». Даже балтийские пираты, по свидетельству Гельмольда, отличались гостеприимством и щедростью. Для гостя и странника славянин готов был жертвовать всем, что у него было лучшего. Заботиться о больных и престарелых, кормить их и покоить считалось у славян священным долгом. Сам Гельмольд имел случай непосредственно убедиться на приёме, который устроил ему князь вагрский Прибыслав, в широком гостеприимстве славян и пришёл к заключению, что нет народа приветливее славян своим гостеприимством. В приглашении гостя, пишет он, они все как бы нарочно соревнуют друг другу, так что никогда не приходится страннику самому просить у них приёма. Что ни приобретает славянин своим трудом, хлеб ли, рыбу ли, дичь ли, он все израсходует на угощение, и считает того лучшим человеком, кто щедрее … По свидетельству другого немецкого автора (Сефрид), у поморян каждый хозяин имел специальную чистую и нарядную избу, служившую только для стола и угощения; в ней всегда стоял накрытый стол со всякою едою и угощением, ожидавший гостей. По словам Адама Бременского, всякий приезжий иностранец пользовался у балтийских славян всеми гражданскими правами туземцев. Даже и саксы, говорит он, приезжающие к ним в город Юлин, самый большой из всех городов Европы, получают равные права с туземцами, лишь бы во время своего пребывания не совершали публично христианских обрядов. Весь народ там, говорит этот автор, предан ещё языческим заблуждениям; впрочем, относительно нравов и гостеприимства не найти людей честнее и добродушнее.

  Аналогичную характеристику славян дают и арабские источники, говоря о нравах восточных славян. Так, например, арабский писатель Ибн-Даста (Х в.) говорит о русах, что с рабами они обращаются хорошо и заботятся об их одежде; что у них большое число городов, и что они живут на просторе; гостям оказывают почёт и обращаются хорошо с чужеземцами, которые ищут у них покровительства, да и со всеми, кто часто у них бывает, не позволяя никому из своих обижать или притеснять таких людей. Во всяком случае, замечает Ибн-Даста, если кто из них обидит или притеснит чужеземца, помогают последнему и защищают его.

  Как восточные, так и западные источники единодушно говорят об отваге и воинственности славян. Так, например, арабский писатель Ибн-Якуб говорит о славянах, что они народ отважный и воинственный и никто не сравнился бы с ними в силе, если бы не разрозненность их многочисленных, обособленных племён. Ту же характеристику славян даёт и Аль-Бекри (ХI в.), говоря: «Славяне народ столь могущественный и страшный, что, если бы они не были разделены на множество поколений и родов, никто в мире не мог им противостоять». С этой характеристикой арабских писателей совпадают и более ранние отзывы византийцев.

0005-4390267  Добродушные, приветливые и гостеприимные, независимо от национальности гостя, в домашней обстановке, отважные и воинственные, как они рисуются у древних авторов, славяне на войне проявляли непримиримую и беспощадную свирепость. По свидетельству Прокопия, переправившись в 549 г. через Дунай, славяне ужасным образом опустошили всю Иллирию до Эпидамна; встречных, без разбора возраста, частью умерщвляли, частью уводили в плен, лишая их имущества. В 550 г., взяв в плен вождя греческого войска Азбада, они сожгли его на костре. Взяв приступом сильную крепость на Эгейском море Топер (Боар-калеси), они умертвили всех жителей — мужчин до 15 тысяч человек, расхитили имущество, а жён и детей отвели в рабство … И долго вся Иллирия и Фракия, замечает Прокопий, были покрыты трупами. Встречных они убивали не мечом, не копьём и не каким-либо иным оружием, а сажали на кол, распинали на кресте, били батогами по голове; иных, заперши в шатры вместе с быками и овцами, которых не могли увести с собою, безжалостно сжигали. О киевском князе Святославе Лев Диакон рассказывает, что, взяв город Филиппополь, он посадил на кол 20 тыс. его жителей, а узнав, что мизяне (болгары) перешли на сторону императора, он приказал отрубить головы 300 знатнейшим и самым богатым из них. Аналогичные же факты сообщают и немецкие источники (Видукинд, Адам Бременский, Гельмольд) о полабских и прибалтийских славянах, расправлявшихся таким же образом с ненавистными им христианскими миссионерами, епископами, священниками, церковными служителями и христианскими храмами и монастырями, выполнявшими своею миссионерскою деятельностью у славян функции немецких завоевателей и служившими для них опорою. Но славяне, надо иметь в виду, не выступали в данном случае в качестве каких-то исключительных извергов: защищая свою свободу, которая была для них дороже всего на свете, славяне платили своим врагам приблизительно тою же монетою, какую получали от них с гораздо более тяжёлыми жертвами, в чём должны беспристрастно признаться и немецкие авторы (Гельмольд). Славянам был присущ героизм на войне, и свои военные подвиги в защиту родины и свободы они всегда считали для себя делом чести, славы и доблести. И это они блестяще доказали на востоке и на западе славными подвигами на протяжении всей своей боевой истории, начиная с IV в. н.э., в борьбе с гуннами, аварами и уграми, с греками, с немцами, с шведами, с татарскими ханами и с польскими панами, стойко и мужественно защищая свою родину и свою свободу.

  «И поиде Святослав на грькы, — рассказывает летопись в своих повествованиях о болгарских походах киевского князя Святослава Игоревича, — и изидоша противу руси. Видевъше же русь, убояшася зело мъножьства вои. И рече Святослав: «уже нам некамо ся дети, волею и неволею стати противу; да не посрамим земле Русьскые, нъ лязем костию ту: мертви бо срама не имам; и не имам убежати, но станем крепъко, азъ же пред вами поиду; аще моя голова ляжетть, то промыслите о себе». И реша вои: «идеже глава твоя, ту и главы наши сложим». И исполчишася Русь, и Греци противу; и сразистася полка; и оступиша Греци Русь. И бысть сеча велика; и одоле Святослав, и бежаша Греци…».

  Эти события относятся к Х в. Но вот ещё одна аналогичная страничка из истории славян более раннего времени VI в. «Аварский хакан (Баян) отправил посольство к Лаврите (вариант — Дабрите) и к важнейшим князьям славянского народа, требуя, чтоб они покорились аварам и обязались платить дань. Лаврита и славянские князья отвечали: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу. Не другие нашею землёю, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи»».

0006-6021613

  По своей природе славяне, как они рисуются в источниках, были весёлым, жизнерадостным и темпераментным народом. Они любили музыку, пение и пляски и, подогрев себя «мёдом сыченым», к которому славяне всегда были больщими охотниками, — ибо «Руси есть веселие пити, не может без того быти», как, по преданию, киевский Владимир ответил болгарским миссионерам, — «с плясаньем, гуденьем и плесканьем» славяне проводили свои народные гулянья, справляли свои праздники, несли свою трудовую жизнь и переживали свою печаль и горе. Они собирались на «играща межю селы, на плясания и на вся бесовьскыя песни, и ту умыкаху жены себе». «Долгими песнями» прощается с жизнью девушка перед насильственною смертью на могиле своего господина в описании похоронного обряда у Ибн-Фадлана. Феодосий Печёрский, войдя однажды к князю Святославу, застал у него «многая играющи пред нимь: овы гусльные гласы испущающе, другыя же органьные гласы поюще, и инем замарьныя писки гласящем, и тако всем играющем и веселящемся, якоже обычай есть пред княземь». Лучшим подтверждением того, что всякие игрища, скоморошества, музыка и пение были обычным народным развлечением у славян, свидетельствуют многочисленные обличительные выступления христианского духовенства, направленные против «бесовского пенья и блудного глумления». Насаждая христианскую мораль и благочестие, духовенство усердно, но бесплодно старалось вытравить их из народного обихода. Арабский писатель Х в. Ибн-Даста, описывая быт и нравы славян, говорит: «Есть у них разною рода лютни, гусли и свирели. Их свирели длинною в два локтя, лютня же их осьмиструнная. Хмельной напиток приготовляют из мёду. При сожжении покойников предаются шумному веселию, выражая тем радость свою милости, оказаmюй ему (покойнику) богом». Спустя же год по смерти покойника, по показанию того же автора, славяне справляют тризну, т.е. поминки по покойнике, уже в значительно более широком масштабе: «Берут кувшинов 20 мёду (а каждый кувшин, т.е. жбан, заключает в себе около 10 кружек его), иногда несколько больше, иногда несколько меньше, и несут их на тот холм, где собирается семейство покойного, едят, пьют и затем расходятся». При Владимире, говорит летописец, рассылая по городу припасы для убогих и нищих, возили и «мёд в бочках».

Прокрутить вверх